просто природа о присущей ей красотой, величавостью, таинственностью. Мне хотелось ощутить нормальную, человеческую связь с ней, успеть насмотреться на нее.
Я вез с собой шахматы — подарок шефов нашей армии из подмосковного города Балашихи. Думал, эта любимая мною игра поможет скоротать долгую дорогу. Но так и не раскрыл доску — не до нее было.
От Зауралья до Новосибирска больших особенностей я тогда не отметил. К этому времени деревья здесь уже распустили свою зеленую листву, а в степях буйно росли травы; казалось, все было так же, как в знакомых мне районах средней полосы России.
Но вот мы проехали Обь. Все чаще стали попадаться огромные лесные массивы с могучими хвойными деревьями — лиственницей, пихтой, красавцем сибирским кедром, все больше встречалось полноводных рек, гор. «Природы дикой красота» тут действительно захватывала душу, и я невольно связывал ее с качествами характера воинов-сибиряков.
Свои наблюдения за природой я перемежал с чтением книг о Сибири. Это был замечательный отдых, отчего весь путь казался мне отпуском, непредвиденно ослабившим обычно суровые наши военные заботы.
Прочитанное побуждало кружок, ежедневно собиравшийся в вагоне Военного совета, к новым беседам и дискуссиям, предметом которых была Сибирь, история ее освоения. Вспоминали Ермака, Хабарова, других русских землепроходцев и, оценивая их роль, соглашались с мнением известного исследователя Азии Г. Н. Потанина о том, что «Сибирь — подарок, который народная масса поднесла России». Силились представить, каким огромным трудом создавалась Транссибирская железнодорожная магистраль, и недоумевали, почему это грандиозное свершение нашего народа так скупо отображено в литературе и искусстве. Проезжая города и станции, припоминали связанные с ними эпизоды отшумевшей здесь четверть века назад борьбы с Колчаком и белыми атаманами…
Да, Сибирь, ее история — это целый мир, в который я и многие мои спутники входили впервые.
К сожалению, весьма ограниченным было наше общение с местными жителями. Как наш, так и другие эшелоны с войсками, двигавшиеся к восточным границам, хотя и имели запланированные остановки, отводились в этих случаях на дальние пути, и вступать в разговоры с сибиряками нам не полагалось. Военные коменданты станций, офицеры службы ВОСО имели жесткие указания обеспечивать максимальную скрытность нашего продвижения. Позже мы убедились, что меры эти оказались эффективными: японская разведка так и не раскрыла всей масштабности переброски советских войск на восток.
Лишь однажды, в Красноярске, когда там проходили эшелоны нашей 17-й гвардейской дивизии, меры по обеспечению скрытности не сработали и толпы местных жителей заполнили перрон. Мне потом говорили, что горячая встреча красноярцев со своими земляками-гвардейцами произошла стихийно. Не берусь судить, так ли это было или сигнал о времени прибытия эшелонов, минуя комендантов, дошел до города по легендарным каналам солдатской связи, но все время стоянки поездов на станции там бурлили огромные волны человеческих чувств. Радостные объятия и слезы при встречах с теми, кого провожали отсюда четыре года назад, восхищенные взгляды, устремленные на гвардейцев, на их гимнастерки с боевыми орденами и медалями, боль от новой разлуки…
Все это людям показалось мгновением, более коротким, чем прощальные гудки паровозов. Поезд, убыстряя бег, продолжал свой путь.
Вскоре и наш состав достиг Енисея — реки, которая по своей величине и мощи настолько соразмерна с сибирскими просторами, что ей суждено было стать границей между Западной и Восточной Сибирью.
Вспоминалось, как полвека назад А. П. Чехов упрекал Енисей, этого, по его словам, неистового богатыря, не знающего куда девать силы и молодость, за «бездеятельность». При этой встрече с могучей рекой я увидел оживленное движение по ней разнообразных судов, значит, Енисей уже трудился (конечно, далеко не как ныне, когда его богатырские силы в несравнимо большем объеме служат Родине).
А еще через двое суток мы добрались до Байкала и два часа стояли на запасном пути у самого озера. Всем было разрешено побывать на берегу, попить воды из священного озера, но никаких предметов, ни лоскутка бумаги не должно было попасть в воду.
Буквально с трепетом смотрели мы все на воду невиданной прозрачности (на глубине 6–8 метров на донном песке различались кем-то брошенные до нас монеты!), на всю несказанную красоту славного моря.
Каждый, кто вот так окажется на берегу Байкала, я убежден, проходит великолепный урок патриотизма, нравственного очищения. И я был рад, что эшелоны с войсками нашей армии останавливались тогда на байкальском берегу и воины проходили этот урок.
Вспоминая и по сей день те удивительные два часа, я испытываю чувство глубокой признательности М. А. Шолохову, В. А. Чивилихину, В. Г. Распутину, всем деятелям советской культуры за их горячее заступничество за Байкал, за сибирскую природу в целом.
Строки о Сибири появились здесь не случайно. В течение многих десятилетий этот край был вожделенной целью агрессивных устремлений империалистической Японии. Мы и ехали для того, чтобы окончательно отбить у нее охоту до чужих земель.
И не только мы, воины 39-й армии. От самой Москвы, от Волги и Урала на восток могучим потоком шли эшелоны с людьми, боевой техникой, боеприпасами, продовольствием, всем разнообразным имуществом, необходимым на войне.
Нельзя было не поражаться объему воинских перевозок, который мы как бы изнутри наблюдали вот уже больше двух недель. Это был настоящий подвиг железнодорожников! И я, каждодневно встречаясь с ними, испытывал уважение к транспортникам.
С железнодорожниками я дружил давно. Моя жена происходила из семьи рабочего депо станции Котовск, машинистами были старший брат и дядя. Встречаясь с ними, я всегда с удовольствием воспринимал энтузиазм, с каким они говорили о работе, их оправданную гордость за свое дело. И теперь вот на моих глазах развертывалась впечатляющая картина до предела напряженных и слаженных действий железнодорожников. Им было чем гордиться!
К выполнению огромных воинских перевозок, как нам с И. И. Людниковым сообщили еще в Генштабе, восточные дороги заблаговременно готовились. Еще в феврале 1945 года, в разгар наступательных действий Красной Армии на западе, была произведена проверка мобилизационной готовности ряда дальневосточных магистралей. 13 апреля Государственный Комитет Обороны принял специальное постановление «О мероприятиях по улучшению работы железных дорог Дальнего Востока». Был создан Особый округ железных дорог Дальнего Востока. Его возглавил заместитель народного комиссара путей сообщения В. А. Гарнык; уполномоченным Центрального управления ВОСО при округе стал заместитель начальника этого управления генерал А. В. Добряков. Форсированно осуществлялись меры по увеличению пропускной способности дорог, пополнению парка паровозов и вагонов, созданию запасов угля. Особое внимание уделялось обеспечению дорог квалифицированными специалистами.
В результате всех этих своевременных и четких мер восточные железные дороги обеспечили перевозку войск и грузов в масштабах, необходимых для победоносной войны с
